Просыпаюсь сегодня как обычно в 5 утра от сильного шума дождя за окном. Ранним утром был такой ливень, что казалось, будто небо опрокинулось на землю. Так часто бывает во время летних муссонов. Дождь не унимался до полудня, и вместо того чтобы идти на ставшую для меня традиационной утреннюю медитацию к Ганге, за город, я остался в комнате, посвятив это время генеральной приборке и стирке. Хозяйственные дела никто не отменял, когда путешествуешь месяцами и годами один, не на кого рассчитывать кроме как на себя.
Когда все было прибрано и выстирано, погода успокоилась, дождь стих, и начало проглядывать солнце. Развесив белье под специально оборудованным навесом на крыше гостевого дома, я отправился в место своих уединенных аскетических практик йоги и медитации. Единственным моим соседом там, на пустынном берегу Ганги, является садху-отшельник Чандрананд. Познакомившись с ним в марте, я каждый день, будучи в Ришикеше, провожу рядом с ним . Он занимается своими делами, я — своими. Обычно, придя ранним утром, первым делом ухожу за камни, раздеваюсь догола и совершаю ритуальное омовение в матери Ганге.
Индийцы очень стесняются наготы и никогда не заходят в воду обнаженными, а я не могу совершать омовение в Ганге не сняв одежду. Поэтому приходится прятаться в такие моменты даже от аскета:-) Хотя в Индии есть отшельники-наги, поклоняющиеся нагам (змеям). Они ходят повсюду полностью голыми и многие из них обладают сверхспособностями.
Устоять на ногах сейчас в Ганге непросто, река бушует, выйдя из берегов, течение очень сильное, вода ледяная и мутная из-за обилия переносимого ею мелкого песка. С песком в волосах, в ушах и на зубах я выбираюсь на берег, надеваю лунги (набедренную повязку) и иду под любимый камень для медитации. Рядом с ним я установил импровизированный шивалингам, с другой стороны — тоже шивалингам, сделанный Чандранандом. Пока я наслаждаюсь тишиной ума и безмятежностью под грохот неистовствующей красавицы Ганги, мой друг-аскет разводит маленький костер, готовит крепкий черный чай на двоих, и мы вскоре наслаждаемся чаем каждый — на своем любимом месте, я-под камнем, он — под сенью цветущего дерева. Пачку печенья, принесенного мною, делим поровну.
Быт аскета незатейлив: одна маленькая наплечная сумка только с самым необходимым, несколько кусков яркой ткани оранжевого и красного цвета, из которой он делает дхуни (набедренную повязку) и чалму, забирая в нее длинные вьющиеся волосы. Ещё ему русские друзья в мае месяце подарили крохотную одноместную палатку, что очень кстати во время муссонных дождей. К тому же, палатка спасает от насекомых и животных, особо активных по ночам.
— Когда я первую ночь провел на берегу Ганги один, то не тушил костер, все боялся нападения диких зверей, мне казалось будто за каждым камнем и кустом прячется как минимум тигр. Но потом страх прошел, и я смирился со своей участью странствующего аскета. Я больше не боюсь смерти, наоборот, чем скорее она придет — тем лучше, тем быстрее закончится мое страдание от нахождения в этом теле человека. — Искренне говорит Чандрананд.
— Друг, ты ещё совсем молодой, вроде ты говорил, тебе 35 или 36 лет, неужели ты больше не держишься за жизнь и потерял к ней интерес? — Спрашиваю его я.
— У меня больше нет желаний, ни одного…я понял, что в этой жизни, в теле человека нет никакого реального смысла. Любое удовольствие временно и преходяще, на смену ему придет страдание и боль. Так всегда бывает, и изменить что-либо — не в нашей власти.
— Я понимаю тебя, как и величайшие просветлённые мудрецы ты постиг иллюзорность природы вещей, этого мира, и не имеешь больше никаких ожиданий от жизни… Ты — настоящий садху (искатель истины), — Резюмирую ему в ответ.
Со мной пришли два пса, которые улеглись рядом с нами, один — на большом камне, второй — в тени каменной глыбы. Поев печенья, псины благостно задремали; Чандрананд тем временем принялся чинить пластиковую дугу палатки, в очередной раз сломавшуюся на стыке. Он принес из города крохотный тюбик клея, при помощи ножа и камня починил оказавшуюся хрупкой дугу.
Вода тем временем все прибывала, камень, на котором я недавно сидел а медитации, уже скрылся под мутными волнами, затем настала очередь первого шивалингама, вскоре и второй символ Шивы стало захлестывать водой, вначале смывшей с него цветок чампы, а затем опрокинувшей его. Ганга сегодня неистовствует и проявляет свою великую мощь.
— Такова жизнь бабЫ (аскета)… — Сказал Чандрананд, устанавливая дугу на место и поправляя палатку, при этом отгоняя пса, пытавшегося сделать подкоп в песке, на котором стоит хлипкое жилище садху, — И зачем бог сотворил человека, каков в этом смысл?
— Наверное, без людей Богу было бы скучно, только люди способны привнести такой хаос в гармонию мироздания, — Предположил я, — А Великий Режиссер наслаждается этой игрой амбиций крохотных созданий, возомнивших себя богами и хозяевами своей жизни?
— Возможно и так, все это — лишь игра, божественная лила. Что нам остаётся? Только принимать все так, как оно есть. — Ответил Чандрананд и отправился мыть котелок.