До дома я добрался относительно быстро, пройдя эти 9 с небольоим километров часа за полтора. К тому моменту полуденная жара усилилась, тем приятнее было оказаться в прохладной квартире, где даже несмотря на отсутствие кондиционера (он есть, но из экономии мы им не пользуемся) днём всегда царит тень и свежесть. К тому моменту анестезия частично отпустила, но я практически не чувствовал боли, лишь лёгкое головокружение и желание поспать. К тому же, вот уже несколько ночей катастрофически не высыпаюсь из-за уличного шума и повышенной активности собак, обезумевших по всему Кериму.
Делать ничего не хотелось и не моглось, поэтому самый лучший выход из положения был найден — просто лечь спать до того как «заморозка»закончится. Одна щека у меня опухла, и видок был, конечно,так себе, как у запойного алкоголика. Показываться людям на глаза совсем не хотелось, Впрочем, вечером, когда Настя вернулась из ашрамах, мы съездили к океану чтобы полюбоваться заходом солнца. Я купаться не стал и ограничился созерцанием торжественно-прекрасного заката, когда солнце почти коснулось поверхности океана. Настоящего точдауна на сей раз не произошло, но все равно было красиво и восхитительно.
Весь следующий день провел дома, выйдя лишь пару раз по необходимости. Половина лица по-прежнему была изрядно опухшей, но боль так и не пришла, что удивительно. Не испытывать никакой боли после сложного удаления коренного зуба многого стоит. Но вот на третий день когда припухлость существенно спала, я уже вовсю занимался делами, для начала поехав в Арамболь, откуда пешком вернулся в Керим. На сей раз мне захотелось проведать ту тропу, которой частенько ходил летом, во время муссонов. Она начинается за огородами местных жителей и ведет а горный склон, затем надо идти некоторое время по плато, до одиноко стоящего молодого баньяна с храмиком Шивы и спускаться в Кериму с другой стороны горы. Эта затея показалась мне очень удачной, но действительность оказалась несколько отличной от моих ожиданий.
Тропа практически полностью заросла, ею давно никто не пользуется, и мне стоило немалых усилий забраться наверх по горному склону, поросшему непреодолимыми колючими кустами и лианами. Я постоянно терял тропу, она то появлялась, то исчезала, выводя на крохотные террасы, используемые местными жителями для выращивания риса. Куда идти дальше — непонятно, все время натыкался на джунгли, патяося пробираться через кустарник, но поворачивал обратно. В тело впивались острые ядовитые шипы от вьющихся поасюду лиан. Они слегка загнуты на конце, накрепко пронкают глубоко в кожу и остаются в ней.
По своему опыту знаю — если сразу не удалить эти крючки, быстро возникает воспаление, потому всякий раз останавливался, выковыривал из своих рук и ног накрепко вцепившиеся колючки. Все же, мне удалось в конечном счёте отыскать тропу и выбраться наверх, где все плато заросло высокой травой, после муссонов она полностью высохла и, разумеется, цеплялась своими длинными, острыми семенами за одежду. Пока шел до грунтовой дороги, оказался по колено в семенах, наносящих уколы в тело через одежду. В тени баньяна я долго сидел, выдирая из себя колючки, это место значительно изменилось со времён муссонов, но волшебная энергетика его оставалась прежней.
Храмик все так же стоит подле священного дерева, к урохотному дверному проёму его приставлена металлическая решетка, наверное, от коров чтобы не забирались внутрь. Впрочем, он настолько маленький, что в нем поместится лишь треть коровы. Вскоре я уже шел по ковру из высохшей травы в сторону горного спуска к Кериму. Вторая остановка на избавление от колючек — под взрослым баньяновым деревом, у начала тропы, ведущей вниз. Она, кстати, тоже порядком заросла, коровы перестали ходить наверх потому что вся свежая трава на нем высохла, былого сочного разнотравья больше нет. А кроме рогатых священных индийских коров да одиноких путников типа меня туда больше никто и не ходит.