Ранним утром, идя к Ганге своим обычным маршрутом, встречаю на пути знакомого садху, одетого в алые одежды. Мы поприветствовали друг друга, и я спросил:
— Хари Ом! Куда в столь ранний час путь держишь?
— Иду за молоком, хотел сварить чай, а все закончилось, — ответил алый.
— Хорошо, встретимся там же.
Я спустился а Ганге, на песке среди каменных глыб лежали четверо в спальниках, судя по высунутым наружу головам (солнце уже припекало несмотря на ранний час), ; европейская молодежь.
Оставляю рюкзачок в тени большого камня, снимаю лишнюю одежду и сажусь в утреннюю медитацию пока не стало жарко. Свежий ветерок доносит запах костра и цветущих поблизости рододендронов, Ганга мерно рокочет каменными перекатами, в тени днревьев перекрикиваются обезьяны, радостно щебечут птицы…
Некоторое время спустя возвращаюсь в реальность, знакомый садху, которого я назвал «Алый Мастер» возится у костра, варит чай. Когда все утренние приготовления были закончены, я подсел к нему и обратился с вопросами.
— Давно ли ты стал садху (странствующим аскетом) и сколько тебе лет?
— Восемь лет назад, сейчас мне 34 года, — ответил он.
— Какова твоя цель, чего ты хочешь больше всего?
— Я хочу покинуть это бренное тело, я так устал от него, от его невежественных желаний.
— Некоторые йоги высшей реализации покидают на время тело, пребывая в состоянии самадхи? — Вопрошаю я.
— Да, но этого так сложно достичь… Кому-то спустя примерно 12 лет аскетической жизни йога открываются сиддхи, сверхспособности, но я не думаю об этом, моя цель — не взрастить свое духовное эго, демострируя людям «чудеса».
— Я понимаю о чем ты говоришь, читал о гималайских йогах — обладателях сиддхов, но ни разу еще не встречал таких.
— Их немало, я знаком с некоторыми, но это часто останавливает йога в духовном развитии, — продолжает свой рассказ садху, — была как-то история, когда великий баба, обладающий сиддхами, ехал в поезде, и контролер потребовал у него билет, но откуда у бабы деньги на билет? В итоге его высадили с позором, но поезд тотчас же остановился, что-то сломалось, и он не мог тронуться до тех пор, пока не попросили прощения у бабы. Это такая сила сиддх.
— Вчера приходил баба, у него есть имя, как его зовут? — Спросил я.
— Какой баба? — Искренне удивился красный.
— Старенький, с большой трубкой-чилимом, он все время повторял имя Шивы.
— Ах да… Его мы просто называем «баба», для того, кто отрекся от всего мирского, нет ни имени, ни фамилии, ничего нет кроме Бога. Потому что даже имя несет в себе элемент эго.
Мы еще очень долго беседовали с садху: с распущенными прядями длинных, густых, черных волос; миндалевидными, мудрыми, глазами, с вьющейся бородой, в оранжевой набедренной повязке мой собеседник очень походил на древнего индийского бога.
Две пары европейской молодежи меж тем проснулись, один парнишка сел на камень возле искрящейся солнечными бликами Ганги и начал играть на флейте. Остальные расположились возле воды и вошли в состояние транса. Нежные звуки флейты растеклись благостью над мерным течением спокойной протоки, разноцветные бабочки порхают среди каменных глыб, поросших цветущим кустарником…
Я совершил троекратоое омовение в святых водах и лег в тени большого камня, второй месяц защищающего меня от палящих лучей солнца. Вскоре и садху, сделав то же самое, попутно постирав свой нехитрый гардероб, прилег рядом. Мы погрузились в йогический сон, описать красоту которого не представляется возможным.
Прекрасные миры раскрывались один — в другом как замысловатые картинки в детском калейдоскопе, а когда весь красочный спектр был исчерпан — в центре моего существа вслед за звуками флейты раскрылось пространство бесконечной благодати, где одновременно присутствует и абсолютная пустота и наполненность…
Пару часов спустя я открыл глаза и обнаружил мирно спящего по соседству садху, одетого в алую йоговскую робу. В какой-то момент мне даже показалось, что он уже и не дышит вовсе. «Неужели все-таки сбылась его мечта, и он покинул тело? Мне теперь придется провести погребальный ритуал и сжечь его…» — Промелькнула в моей голове мысль. Но вскоре садху слегка шевельнулся, и я увидел, что он просто крепко и сладко спит в тени большого камня, дарящего нам спасительную прохладу.
— Хар, Хар, Махадэв. Благодарю, господь Шива, сегодня не придется никого сжигать…
